Рассказывает ректор РосНОУ Владимир Алексеевич Зернов

Лет восемь назад я случайно попал на реконструкцию боя 1941 года, который проходил между Серпуховским и Каширским шоссе, это был один из боёв Битвы за Москву. И внезапно я понял, что это тот самый бой, о котором мне рассказывал мой отец.

Их полк отступал. Одну роту выставляли как заслон, она погибала полностью, остальной полк переходил. Пришла очередь роты отца. А у них было несколько пушек и по 4-5 снарядов на каждую. И вдруг поступило сообщение, что немцы обошли их, немецкие танки наступают сзади. Была зима, мела метель, видно было плохо. Они пушки развернули, все перекрестились, хоть и были атеистами. Отец уже с жизнью попрощался. Потом смотрят: немцы странные, танки странные. Немецкие танки застревали в таком снегу, а эти шли. Оказалось, что это наша сибирская дивизия подошла.

Наутро они ждали, когда немцы будут наступать. Обычно немцы всегда это делали ровно в девять утра, а в тот раз всё нет, и нет. Наконец, в одиннадцать немцы пошли вперёд, и бой закончился нашей победой. Отец сказал, что он ничего в жизни так не ждал, как этого наступления немцев.

Ещё одно удивительно: отец говорил, что они никогда, как бы ни складывалась ситуация, не сомневались в нашей победе в войне.

Рассказывает проректор РосНОУ по учебной работе Григорий Александрович Шабанов

Наверное, нет такой семьи в России, на которую не повлияла бы война. Летом 1941 года мой отец, Шабанов Александр Григорьевич был в лагере «Артек». Объявили эвакуацию, и он из «Артека» добирался домой на Урал, один, ребёнок пятнадцати лет. Добирался полтора месяца, потому что ничего не работало.

Когда отец приехал домой, его отца, моего деда уже отправили на фронт, и он пропал без вести. Отец остался старшим в семье, было ещё двое младших детей. И они с мамой, моей бабушкой работали и выживали.

До 70-х годов о моём деде ничего не было известно. Естественно, семья не получала за погибшего никаких компенсаций, ведь никто не знал, что с ним: может, он в плену, может, убежал куда-то. И только в 1970 году, благодаря добровольцам, следопытам, исследовавшим места боёв, его нашли и опознали по жетону.

Так мы узнали, что дед погиб подо Ржевом. Из пропавших без вести он стал погибшим героем Великой Отечественной войны. Только тогда бабушке назначили пенсию. Меня назвали в честь деда, и я такой же Григорий Александрович, как и он. И может быть поэтому я поступил в Суворовское военное училище, окончил его, окончил военную академию, служил в армии 25 лет. И в нашей семье в каждом поколении есть Григорий Александрович. Мой дед Григорий Александрович, я Григорий Александрович, мой внук тоже Григорий Александрович.

Как вы относились к войне в молодости? Изменилось ли это отношение сейчас?

В моё время было очень много героизации войны. Мы воспринимали войну как победу. И я знал, что война была тяжёлой, при мне было очень много ветеранов, которые рассказывали о войне. Более того, я читал документы о войне, и всегда я говорил о том, что война — это подвиг. Это мужество. Война — это серьёзное нравственное и физическое испытание. Но тогда я верил в то, что написано в документах и официальных газетах, сказано на телевидении.

Первый раз я столкнулся с тем, что всё было не совсем так, в 1986 году, когда сдавал кандидатский экзамен по иностранному языку. Мне дали перевести статью из английской газеты Times, посвящённую битве под Москвой. На первой странице была фотография: зимнее поле снега, в котором лежат тела в телогрейках и ватниках. Поле всё было словно усеяно точками. Это цена победы под Москвой, когда тысячи людей лежали раненые или убитые в снегу, потом раненые умирали, потому что спасать их было некому. По мере роста открытости нашего общества всплывало всё больше и больше фактов, показывавших войну в другом свете: почему мы два или три раза сдавали Харьков немцам, почему мы бежали в 1941, почему всё лето 1942-го только отступали. Об этом мы не знали. Это касается также некоторых описаний подвигов героев. Часто все было не так героически, как это преподносилось.

Сейчас героев не знает никто и это тоже плохо. Мы знали всех пионеров-героев, мы знали героев-комсомольцев, знали, что они совершили. Да, было преувеличение, была героизация, но это воспитывало людей. Сейчас, к сожалению, нет героев, на которых бы молодое поколение могло равняться, говоря словами Маяковского, «делать жизнь с кого».

Какую главную мысль о войне вы хотели бы донести до современного поколения?

Самое главное — не способствовать увеличению напряжённости между народами и нациями ни действиями, ни разговорами. Война — это очень страшное испытание для людей. Но если избежать его не удалось, то самое последнее качество личности на войне — это трусость и предательство. Я бы хотел, чтобы у молодого поколения не было войны. Но если на их долю выпадут такие испытания, то пусть они будут достойны тех, кто выиграл войну, и пусть у них хватит мужества и смелости не стать слабыми в этой ситуации.

Рассказывает главный бухгалтер РосНОУ Галина Михайловна Страусова

Мы все росли в послевоенное время. Наш директор школы Валентин Иванович Малафеев был военным разведчиком, разговаривал с нами всегда по-немецки, экзамен нам устраивал, воспитывал нас по-военному, мы хорошо учились.

После войны почти у всех было много детей. У нас в семье было семь детей. Родители жили в деревне, и у всех наших соседей было по пять, шесть, семь детей. Это была норма. После войны детей берегли, и все хотели рожать детей, потому что насмотрелись на смерти.

Тогда время было другое. У нас постоянно были отряды военные. Была игра «Зарница», мы все ходили со звёздочками, погонами.

Учились во вторую смену. До обеда мы собирали макулатуру, металлолом, после обеда — шли учиться. Жизнь была трудовая. В пятом классе мы поехали убирать картошку в колхоз. Спали на полу в клубе. Сейчас мы это вспоминаем как приключение, а тогда так все жили.

Никто из ветеранов не любил про войну рассказывать. Потому что это было страшно, и не дай бог кому это пережить. Мама сидела и плакала, когда вспоминала войну: как они жили голодные, холодные, когда детям было нечего дать. Она рассказывала, что бабушка собирала крошки и они делали лепёшки из крошек и травы, кормили детей, и так их спасали.

Люди, которые перенесли войну, всё берут про запас. Мы-то не понимаем, что такое голод, а это было страшно. Мама рассказывала, как они ходили менять вещи, оставшиеся от погибших на войне братьев, на хлеб, потому что хлеба не было. И сейчас, когда мне случается ехать по тем местам, я вспоминаю её рассказы. Это путь в 70 километров. А они шли пешком и ещё что-то на себе тащили. Назад они шли с картошкой и зерном, нести было тяжело. Они настолько уставали, что падали, а сверху на них сваливались эти мешки.

Хорошо, что мы это помним.

Отец работал на железной дороге, и у него была бронь, и первые два года его не брали на войну. Шли поезда, вагоны, они их охраняли. И когда бомбили, люди гибли, это было безумно страшно. Мой свёкор, человек, который прошёл всю войну (забрали его осенью 1941 года, а закончил он войну в Берлине, был танкистом) всё время плакал в День Победы. Отец тоже плакал.

У всех мужчин было нервное и депрессивное состояние из-за бомбёжек, стрельбы, нахождения под пулями. Но все, кто перенёс войну, были очень добрые, у них была человечность. Я помню, как отец после войны притащил к нам в дом какого-то мужчину, контуженного, папа его пожалел и привёз к нам. И гость всю ночь ходил и читал стихи. Ещё мама рассказывала, как шли беженцы, женщины, несли детишек. Была зима, холод, мороз под 40 градусов, и все снимали свои тёплые вещи и отдавали им, чтобы детей закутать.

Видимо, тот страх, который в них сидел, передался и нам, поэтому наше поколение понимает, что это такое. У нас в Рязанской области сильно не бомбили, немцев было очень мало, в 1942 году их уже погнали оттуда, наступление началось с Рязанской области. А в Подмосковье немцы вешали людей, убивали. Там, где мама жила, обходилось, а в соседних деревнях убивали людей жутко. Все её рассказы запали мне в душу, когда я была маленькой. Мама доставала фотографии, показывала свою семью. Тогда были очень красивые люди, действительно красивые, все в костюмах, все подтянутые. Я до сих пор удивляюсь. Люди из деревни, учились до 7 класса, а знаний у них было много. Раньше образование было другое, более глубокое.

Какую главную мысль о войне вы хотели бы донести до современного поколения?

Война — это страшно. А молодёжь сейчас, мне кажется, как-то не думает о этом, считают, что «ну будет война и будет». А что такое, когда бомбят, они не понимают. Я желаю всем, чтобы был мир на земле, желаю лучше жить, учиться, работать, только чтобы не было войны. Молодёжь сейчас может не задумывается об этом, но все, кто помнит то время, желают только этого. Чтобы мирное небо было всегда, больше ничего не надо. Всё остальное можно купить, заработать, не сразу, но постепенно. Главное, чтобы наши дети это понимали. Своим детям я это всё время рассказываю.

Нужно беречь свою страну, учиться лучше, стараться чего-то достичь. У нас учатся умные дети, я считаю, что это дети, которые стремятся учиться. И я бы хотела, чтобы молодые люди не бежали за границу. Я считаю, что лучше и прекрасней нашей страны нет ничего. Я патриотка своей страны. Я отдыхаю только в России, там, где жили мои родители.

Когда я туда приезжаю, мне кажется, что я с ними встречаюсь.

Рассказывает ведущий научный сотрудник научно-исследовательского центра РосНОУ Алексей Дмитриевич Савельев

В 1941 году мне было пять лет, я жил в Воронеже, и там меня застала война. Отец работал на авиационном заводе, его эвакуировали вместе с заводом в тыл, в Казань, а мы с матерью остались в Воронеже. Чтобы не быть одним, поехали в деревню под Воронежем, где жила семья матери. Это было большое село на берегу Дона, пятьсот или даже тысяча домов. В 1941 году там не было немцев, но в 1942 году наши войска отступали как раз через село.

На Дону была сделана понтонная переправа, по которой люди могли переезжать на ту сторону реки. Немецкие самолёты всё время бомбили эту переправу. Взрывы бомб, отступление Красной армии — всё это пугало. Мы прятались в бомбоубежища. Одно было рядом с домом, где мы жили, по сути это была просто большая яма. В неё люди прятались, чтобы в них не попадали осколки.

В конце концов наша пехота переправилась на другую сторону Дона и через несколько дней в селе оказались немецкие передовые части. Если наши красноармейцы бежали пешком, то немцы приехали на мотоциклах, на машинах — маленьких, но достаточно защищённых от пуль. Когда немцы заняли село, получилась такая ситуация: один берег Дона был занят нашими войсками, а другой, где стояло наше село, заняли немецкие войска. Такое противостояние не могло продолжаться долго. Нас, всех оставшихся жителей деревни, примерно пятьсот человек, собрали и ночью отправили в тыл, дальше от Дона, вглубь территории. Построили всех в колонну, со всех сторон шли немецкие конвоиры, сопровождали с собаками. Сверху немецкие самолёты сбрасывали фонарики, которые создавали много света над колонной, чтобы конвоиры видели людей, чтобы народ не разбежался.

К утру нас пригнали в какое-то село и расквартировали среди местных жителей, далеко от передовой, далеко от Дона, наверно за 30-40 километров. Потом стали перемещать дальше. Немцы создали концлагерь под Воронежем и всех людей, гражданских лиц, которые были в нашем селе, посадили в этот концлагерь.

Так я стал несовершеннолетним узником фашистских концлагерей.

Концлагерь был временный, там не было строений, только большое огороженное колючей проволокой поле. Вокруг поля был вырыт ров, за колючей проволокой ходили часовые. У них были свои будки. Всё это было летом, поэтому жизнь не прекращалась. Это был, наверно, июль-август или август-сентябрь 1942 года.

Всех находящихся в концлагере отправляли железной дорогой в Германию. Дошла очередь и до нас, но нас до Германии не довезли. Уже была глубокая осень, нас высадили на границе Курской и Белгородской областей. Зимой мы жили там.

Нас однажды посчитали партизанами. Я, моя мать, её сестры, моя бабушка и ещё какая-то семья перемещались от одного места к другому, и нас остановили: почему это мы перемещаемся на своей русской земле? Комендант сказал: «Вы будете расстреляны. Вы пособники партизан. Вы ходите, смотрите и передаёте информацию о наших немецких частях». Чистый случай, что нас не расстреляли.

В 1943 году закончилась Сталинградская битва, Красная армия стала интенсивно наступать, и немцам пришлось откатываться назад. Возвращались в наше село мы уже сами.

Как вы относились к войне в молодости? Изменилось ли это отношение сейчас?

В молодости кругом был страх. Когда нас чуть не расстреляли, столько было слёз у моих тёток, у матери, у всех женщин. Кончается жизнь здесь. И мне тоже было страшно, я ещё не жил и уже мог быть расстрелян. Конечно, война — это страшная полоса в жизни людей. Она всегда приносит всем горе, страдания бесчисленные. Как к ней относиться? Не дай бог, чтоб были такие периоды. Война — это всегда плохо. Жизнь превращается уже не в обычное, нормальное существование человека, а в какое-то выживание.

Я с малолетства испытал состояние чёрной полосы. 1942-й, 1943-й, 1944-й год, даже когда уже всё закончилось и мы вернулись в Воронеж, меня преследовал страх, который пришёл, когда моя жизнь могла закончиться в шестилетнем возрасте, фактически не начавшись.

Какую главную мысль о войне вы хотели бы донести до современного поколения?

Что бы я мог посоветовать? Держите порох сухим. Если мы опять допустим на нашу территорию врага, это будет намного хуже, чем предыдущая война. Сейчас так много сделано всякого вооружения, что война будет намного страшнее, если она будет. Поэтому задача молодых — укреплять границы и всегда быть готовыми встать на защиту своей страны. Таково моё пожелание.

Рассказывает заслуженный работник РосНОУ, советник ректора Борис Ильич Анциз

Перед войной мы жили в городе Орле. В июне 1941 года мой отец был призван в армию. Он был сержантом в пехоте, погиб на фронте в январе 1943 года.
В самом начале войны мачеха забрала меня к себе на родину, в село Крапивна Тульской области. Мы успели уйти до того, как немцы заняли Орёл.

У мачехи было ещё двое детей, вся её забота была о них, а я был сам по себе. Жизнь была тяжёлая, есть было нечего, иногда я даже ходил побираться по другим домам. Ходили по деревням, обменивали вещи на продукты. Посёлок, где мы жили, бомбили, самолёты сверху очереди пускали, я попадал под обстрелы. В 1942 году наше село оккупировали немцы. Они поселились и в квартире, где мы жили. Я по национальности еврей, но ребенком не был похож на еврея, никакого насилия ко мне не применяли.

В посёлке нашли якобы партизан, их повесили, я видел, как три человека висели на площади. Но немцы не успели развернуться, их быстро выбили.

В 1943 году я был в четвёртом классе. Моя учительница очень хорошо ко мне относилась. Каким-то образом она устроила, чтобы меня через военкомат определили в Суворовское училище. Там я стал получать хорошее образование, хорошо питаться. Учился я хорошо, способности были, училище я окончил с отличием. Я очень ей благодарен за то, что смог туда поступить.

Когда учился, война до нас уже не доходила. Но мы слушали все новости. Помню, как в день победы нас разбудили в четыре или пять утра и сказали, что война закончилась, мы победили. Помню, как мы радовались и праздновали.

Училище я окончил в 1949 году, потом перешёл в Киевское пехотное училище, где меня оставили командиром взвода. Я проработал в училище четыре года, потом ушёл в войска на повышение.

В 1957 году я поступил в Военную академию имени Фрунзе, которую окончил в 1960 году. Был направлен на службу в Туркестанский военный округ, где за 10 лет дослужился до командира полка. А потом по здоровью жены меня перевели в Москву на должность преподавателя в Военно-политическую академию имени Ленина, где я проработал 20 лет, стал заместителем начальника кафедры, защитил кандидатскую диссертацию. В 1989 году я уволился из армии, где прослужил ровно сорок лет. В 1993 году я пришёл в Российский новый университет, где и проработал почти двадцать лет.

Как вы относились к войне в молодости? Изменилось ли это отношение сейчас?

Когда я был мальчиком, я понимал, что немцы напали на Советский Союз, они захватчики, варвары и грабители, они очень жестоко к нам относились, но мы смогли отстоять нашу страну и победить, показали, что русские умеют воевать. В этом плане моё мнение не изменилось.

Но теперь, когда я уже стал кандидатом военных наук и знаю историю более глубоко, я понимаю, какой ценой, какими жертвами досталась эта победа. Жуков не щадил людей. Людей погибало столько, сколько нужно было, чтобы выиграть сражение, их не считали. Не могу сказать, что это оправдано — когда с жертвами не считаются, лишь бы взять какую-то высоту, занять посёлок. Это было очень неправильно. Но были и полководцы как Ватутин или Рокоссовский, которые заботились о том, чтобы меньше людей погибло.

Какую мысль вы хотели бы донести до современного поколения?

К войне нужно быть готовым. Сталин поступал преступно, он по сути разоружил армию, способных военачальников арестовал и посадил. Даже Рокоссовский был в тюрьме, его потом выпустили. На начало войны у нас ни оружия нормального не было, ни техники, одна винтовка на троих. Мы потеряли миллионы людей, а сколько было пленных. Всё потому, что не было оружия, мы не были готовы к войне.

Нужно иметь хорошую кадровую армию, а не просто призвать кого попало. Армия нужна не столько многочисленная, сколько хорошо обученная, имеющая хорошее современное оружие и технику, не уступающие вооружению других стран.

Рассказывает Алика Жордания, председатель студенческого совета РосНОУ

Со стороны отца. На фотографии семья Касландзия: отец Гегеса и три сына (слева направо) Уартан, Шьота, Коля из села Кутол. Уартан мой прадед (отец моей бабушки). Уходил на фронт отцом пятерых детей, а моя прабабушка была в положении, ждала рождения моей бабушки. Был ранен где-то под Харьковом, скончался в госпитале города Баку. Где похоронен, неизвестно. Его младший брат Шьота пропал без вести под Киевом. Не был женат. Третий брат Коля вернулся, но прожил недолго.

Со стороны мамы. Прадедушка, Иванов Сергей Александрович, жил в Ленинграде, учился в политехе. В конце июня 1941 года студентов отправили готовить окопы. В один из них, где находился мой прадед, попала бомба. Когда его нашли, он был без сознания, а впоследствии оказалось, что он оглох на оба уха. Его отправили на лечение, после чего он оказывал всем помощь в силу своих возможностей. Фотографии, к сожалению, не сохранились.

Рассказывает руководитель волонтёрского корпуса РосНОУ Ксения Осипова

Моей бабушке, Титовой Варваре Тимофеевне, было около шести лет, когда начались боевые действия на территории Брянской области, в деревне Новое Хотмирово. Вот что она мне рассказала.

В её семье было пятеро детей: Варя была самой маленькой. Они, как и все, жили в мире и спокойствии, не подозревая о скорой опасности. Но пришла война…

Её старший брат Шурик в свои двадцать лет ушёл на фронт, а отец Тимофей — в партизаны. Младшего Афанасия, которому было 14 лет, не взяли на службу, но он сам собрал ровесников и ушёл в лес к партизанам. Сестру Раю забрали родственники в другую деревню. В ночь после объявления о начале войны 15-летняя старшая сестра Маня ушла с Варей в лес, куда отправили большинство детей из деревни. Собираться времени не было, поэтому брали из дома самое необходимое, что попадалось на глаза. По пути в лес дети вышли к какому-то полю с заросшим колодцем, однако услышали вдалеке крик: «Стойте, не ходите, там мины!».

Когда добрались до более безопасного места, поставили шалаши из веток и листьев, стали смотреть, кто какую еду успел взять. Никто из детей ещё не понимал толком, почему им нужно было уйти от родителей и сидеть в лесу, они не осознавали того ужаса, что им предстоял дальше. Старшие девочки взялись за распределение того, что было: сухарей, хлеба, пряников. Воду приходилось пить из болота, которое находилось неподалеку. Через пару дней еды уже не оставалось, некоторые пошли «на разведку». Они вышли к полю, где из-за бомбёжек побило коней. Каждый день дети ходили туда, забирая по куску мяса, чтобы приготовить на болотной воде.

Через какое-то время немецко-фашистские захватчики стали наступать со стороны Каменки. Они нашли детей и приказали им рыть противотанковые рвы. Однако вскоре начались активные бои, никому уже не было дела до детей, все разбежались.

Варе с Маней удалось найти маму. Казалось, теперь им уже не будет так страшно. Но в скором времени случилось то, что Варя и по сей день помнит в деталях. При бомбардировке девочки с мамой прятались в траншее. Когда прямо возле них упала бомба, старшая сестра с мамой успели выкатиться, а Варю засыпало землей. Девочка начала уже задыхаться, в глазах темнело, но она продолжала раскапывать руками землю. Наконец общими силами Варю вытащили из-под земли. Когда они вернулись к землянке, она уже не напоминала место для жизни, всё было разбито.

Деревню захватчики держали около года. Когда семья вернулась домой, у них не было ничего, приходилось ходить по деревне и просить помощи. Девочки собирали колосья, мёрзлую картошку, липовые листья, а мама делала из них лепешки.

В скором времени война закончилась. Старшая сестра уехала в Беларусь работать, Шурик вернулся домой раненый и контуженный, прошедший всю войну. О младшем брате Афанасии так ничего и не было известно. Когда отец вернулся домой, зимой его забрали «люди в белой одежде», как и многих других партизан. Никто тогда так и не понял, что это были за люди. Мать предложила ему спрятаться, но он отказался, так как тогда их бы расстреляли обоих. Позже стало известно, что всех партизан сожгли в тюрьме в Рославле. Из деревни Новое Хотмирово там было 22 человека.

Эта война закончилась, но страх и ужас, через который прошла семья моей бабушки, остался в их памяти навсегда. Эти истории стоит беречь и хранить, чтобы, вспоминая их, хотелось жить в мире и благополучии, не ставя под угрозу жизни других людей.